«Ида»: евреи вместо негров

Британский кинорежиссер польского происхождения Павел Павликовский известен   как кинодокументалист. Он и художественную ленту снимает как документальную. Сценарий «Иды» основан на реальных событиях польского холокоста плюс черно-белая пленка, формат «четыре на три», подчеркнуто  неуклюжая композиция с головами в нижней правой части кадра и пустотой вокруг, отсылки к стилю Феллини или Бергмана, долгие планы, стылая осень,   атмосфера убогого польского захолустья 60-х. Заглавную роль играет непрофессиональная актриса – студентка, случайно встреченная режиссером на улице. Другие исполнители, за редким исключением, ей под стать. Ощущение такое, что скрытая камера следует за реальными людьми, которые ничего не играют, а живут своей жизнью. В посредственном документальном кино так и происходит –  сплошная фиксация происходящего, жизнь в формах самой жизни, случайные реплики, ничего не значащие разговоры.

Документальное кино тяготеет к полному метру, хотя в большинстве своем может уложиться в полчаса.  Хронометраж «Иды» мизерный, всего час двадцать,  что для художественной ленты редкость, но для медитации вполне хватает. Павел Павликовский в интервью «Известиям» заявил, что его творение предназначено «не для социальной диагностики, а для сосредоточенной  медитации», не больше не меньше. В общем, он сделал фильм для эстетов, картинку ради картинки, усладу для глаза, натренированного экспозициями современной фотографии. Сопереживание становится вторичным, в силу чего чувствуешь себя бездушным циником.

Парадокс: фильм о великой трагедии человечества – о холокосте, одна мысль о котором наводит ужас, - не вызывает ровно никакого сострадания. Вытеснив с «Оскара» фильмы о неграх, «Ида» не иначе как запустила в тренд еврейскую тему. Но если оскароносные картины о рабстве в Америке безжалостно бьют по нервам и выворачивают душу наизнанку, то «Ида» оставляет зрителя после просмотра таким же, каким он был и до него. А как иначе, если заглавная героиня, которая, по сути, проходит путь страшных открытий, отчаяния, постижения страшного и непоправимого, ощущения бесцельности и бессмысленности жизни, - тоже никак не меняется?

Монашка Ида перед тем как принять постриг встречается с теткой Вандой, и та завет ее на место гибели еврейских родителей. Ида узнает, что во время войны деревенские жители скрывали евреев, но при первой опасности от немцев убивали их, вселялись в их дома. Ванда, живя под грузом  этой правды, беспрестанно курит, пьет за рулем и спит с мужиками. «Я не дам тебе испортить свою жизнь», - говорит она Иде, намекая на клетку монастыря, но взамен ей предложить нечего.

И вот тетка с племянницей в прямом смысле докапываются до истины - оказываются на краю могилы своих родных. Ида смотрит на это дело большими ясными глазами, молится перед сном, молча ходит с чемоданом. На протяжении фильма у нее ни одной внятной реплики, зато одно и то же выражение лица под монашеским клобуком, и одному богу известно, на чем зиждется ее вера.

По мере развития действия, которое назвать действием значит сильно польстить,  происходят совершенно немотивированные, необъяснимые с точки зрения нормальной логики вещи. Все это до того нелепо, что рождает комический эффект, прямо противоположный задуманному. Ванда, вернувшись домой и в очередной раз покурив и выпив, под музыку Моцарта, то ли спьяну, то ли перепутала с дверью, выходит в открытое окно. Ида, вернувшись в монастырь, чтобы принять постриг, говорит «Я не готова» - и вселяется в квартиру тетки. Там она учится ходить на каблуках, носить платье без рукавов, курить,  и, разумеется, пить водку из горла, прям как у Андрея Звягинцева в «Левиафане». Затем она ложится в постель с приличным парнем, согрешает с ним, остается, как всегда, беспристрастной.  Он зовет ее ехать с собой, она не понимает, какое ей выпало счастье, наутро бесшумно исчезает, прям как у  Никиты Михалкова в «Солнечном ударе». Финальные кадры: Ида все с тем же чемоданом (и с тем же выражением лица) возвращается в монастырь.

Что за это время произошло в ее душе, зритель должен додумать за сценариста, режиссера и актрису, ведь он, зритель, не с Луны свалился – читал, слышал, знает. Павел Павликовский, мастер пустот, невнятности  и недосказанности, превзошел в этом смысле Андрея Звягинцева, хотя, конечно, не дотянул в смысле эпичности природы.  «Ида», давшая фору «Левиафану» на «Оскаре», чуть ранее так же, как и он, собрала коллекцию призов на  международных кинофестивалях, а всего их у «Иды» десять. Фестивалей по миру становится все больше и больше. А фильмов, снятых не для фестивалей, а для души – все меньше и меньше.